Дописывая этот стих,

Я вспомнил про его начало.

Оно негромко прозвучало,

Стих шевельнулся и затих.

Он пробуждался, как медведь,

Засевший на зиму в берлоге.

Уже глаголы и предлоги,

Как лапы, стали в нём неметь.

И вот он вылез – мокрый, тощий,

Облизан липкою весной,

Снегов обламывая толщи —

И потянулся всей спиной.

И вдруг взревел, и вдруг запел

Всей глоткой, всем волнистым нёбом,

Так заорал он над сугробом,

Что я и сам оторопел.

И стал он весел, потому,

Что стих не может быть невесел,

Он весел от ноздрей и чресел,

И очень хорошо ему

Вдыхать, дышать, реветь, стонать,

Бесчинствовать и бесноваться,

Обламывать и обминать

И с гласными согласоваться.

От А до О,

От О до Ю,

От Ю до Ы —

Какие звуки!

Изогнутые, как излуки,

Как реки, из которых пью.

И это я ору, пою

Дуплом огромной носоглотки,

Радующийся бытию,

Хлебнувший звуков, словно водки.

Как хорошо, что темнота,

Что пахнет лесом, ливнем, глиной,

Куда девалась лень былая!

За что угодно я берусь,

Отказываться не желая.

Вот и пошло! Теперь не трусь!